Вадим сидел в кабинете нотариуса и не мог найти слов, чтобы выразить негодование, которое клокотало у него внутри. Старый продавленный диван захватил Вадима в капкан, и это лишь добавляло масла в разгорающийся в его душе огонь. Вопросы, вопросы… Они мучили Вадима последние сутки. Почему дед, человек, воспитавший его с младых ногтей, не сказал, что продал квартиру, где растил Вадима после смерти матери и ухода отца? Почему все деньги упрятал на какой-то странный счет, даже не обсудив с ним? Почему он просто не завещал квартиру своему единственному внуку? Может, Вадим и не стал бы продавать недвижимость, а сдал бы в аренду и оставил будущим детям. Они ведь с дедом были так близки — оба одновременно потеряли одних и тех же самых важных для них людей: Вадим — мать, а потом и отца, дед — любимую дочку. И пусть дед был не из тех, кто треплется о своих чувствах, но Вадим знал, что этот хмурый крепкий мужичок не просто заменил ему родителей — он стал ему настоящим другом. А настоящие друзья ничего не скрывают… Или скрывают?
Больше всего Вадима напрягал даже не факт продажи дедом квартиры, а то, что нотариус медлил с завещанием. Вадим ерзал на проклятом диване и периодически покашливал, намекая на бессмысленно утекающее время, но нотариус никак не реагировал и лишь иногда, словно сам себе, повторял:
— Надо подождать, надо подождать…
«Да чего ждать-то?» — мысленно бесился Вадим.
Наконец дверь открылась, и в кабинет вошла молодая пара — парень и девушка, на вид обоим не больше восемнадцати. Назвав фамилию, они уселись на стулья возле окна и погрузились в тихий шепот.
«Это еще кто такие? — чуть было не сказал вслух Вадим, глядя в упор на незнакомцев. — Неужели у деда были еще дети, кроме моей мамы? Да они и не похожи на него совсем. Оба чернявые… Что происходит?»
Нотариус продолжал заниматься своими делами: с равнодушным видом подписывал бумаги, перекладывал их в папки, ковырялся в телефоне. Казалось, он специально тянет время, чтобы испытать терпение Вадима.
Через несколько минут в кабинете появился еще один неопознанный субъект. На этот раз — рослый ухоженный старичок в кашемировом пиджаке. Его белоснежные волосы и борода явно были уложены мастером в дорогом салоне. На пальцах и на шее Вадим заметил несколько давно поблекших, но еще узнаваемых татуировок. Вместе с мужчиной в кабинет зашел запах хорошего парфюма.
Спустя пару минут появилась еще одна личность — полная противоположность предыдущей: потрепанная косуха трещала по швам на шарообразном теле, лохматая голова и куцая бородка уже давно просили расчески, на поясе черных вытертых джинсов позвякивала серебряная цепочка, а из кожаных обрезанных перчаток торчали короткие пальцы с большими серыми ногтями. Вместе с мужчиной в кабинет зашел запах дешевых сигарет. «Какой-то стареющий байкер», — окрестил его Вадим.
— Ёксиль-моксиль! Шампаньола, ты что ли?! — радостно загорланил байкер, заметив стильного деда. — Ты че вырядился-то? Ой не могу, держите меня семеро! Это случайно не ты с рекламой сим-карт по телеку выступаешь? — байкер громко загоготал и хотел было обнять ухоженного, но тот увернулся и протянул морщинистую руку.
— Ага, щаз! Руки свои при себе держи. Не зря тебя Шампаньолой прозвали — твои липкие рукопожатия на всю страну прославились. Ничего себе встреча... Сто лет, наверное, не виделись.
— Ведите себя потише, пожалуйста, — попросил нотариус, изображая крайнюю занятость.
— Пардон муа, мсье, — с клоунским поклоном ответил байкер и все же успел хлопнуть Шампаньолу по плечу. Затем он развернулся к сидящей у окна парочке, взгляд его упал на парня. Лицо байкера расплылось в еще более широкой улыбке.
— Вадим Сергеич?
— Н-н-нет, — робко протянул руку паренек, — я Коля Зайцев…
— А-а-а! Заяц третий! — обрадовался толстяк. — А это, я так полагаю, зайка? — он широко улыбнулся девушке, которая прижалась к Коле, явно испытывая ужас. — Да не бойся ты. Лизка, так? Не помнишь меня?
Девушка замотала головой.
— Пожалуйста, потише, вы мешаете мне работать, — уже не так сдержанно повторил нотариус.
— Уи-уи, прошу простить, — байкер постучал себя по губам, а затем уже спокойно сказал: — Я с вашим дедом двадцать лет подряд на Дальний Восток гонял, а вот этот вот, — он показал рукой на Шампаньолу, — нашей кухаркой был.
Байкер-весельчак еле сдерживал накатывающий на него смех.
— Я не кухаркой был, я просто единственный из всех вас не мог без конца травиться одними сухарями и самогоном, — фыркнул ухоженный, садясь в кресло.
— Ага, зато тухлой курицей в шампанском — запросто! — прыснул байкер. И даже молодые люди, заразившись его весельем, неуверенно улыбнулись.
— Значит, Вадим — это ты? — повернулся лохматый к Вадиму. — Ну да, сразу видно Лешкину горделивую осанку и вечно мрачную физиономию.
— Да, я Вадим, — встал с дивана молодой человек и со всей холодностью, какая поселилась у него в душе после смерти деда, спросил: — А вы кто? Я вас первый раз вижу.
— Я дядя Боря, — протянул обе руки мужичок, — тебе дед про меня разве не рассказывал? Мы с ним лучшими друзьями были.
Он покосился на Шампаньолу и озорно подмигнул.
«Ага, как же. Дед с такими клоунами даже здороваться не стал бы», — подумал Вадим, не желая отвечать на рукопожатие.
— Нет, не рассказывал. А вы что тут делаете? Я вас на похоронах не видел.
— Так меня никто и не звал. Я о похоронах-то узнал, только когда они уже прошли, — развел непожатыми руками дядя Боря. — Дед твой сам все связи оборвал.
«И правильно сделал», — решил Вадим, глядя на этого типа.
— Я, кстати, очень соболезную. Нам всем жутко будет его не хватать, честное слово, — продолжил байкер. — Хотя последние двадцать лет нам его и так ужасно не хватало. Но это его решение, не нам судить.
Стильный старик коротко кивнул в знак согласия со словами товарища и тоже принес свои соболезнования Вадиму.
Тем временем в кабинете почти бесшумно появился еще один человек. На этот раз — женщина лет сорока. Она ни с кем не поздоровалась и, негромко сообщив свою фамилию нотариусу, присела в стороне от всех.
После нее заходили всё новые и новые люди разных полов, возрастов и разной степени достатка. Все они называли фамилии и занимали свободный стул или угол. Одни из них были знакомы между собой, другие знакомились прямо на месте, и почти все подходили к Вадиму, чтобы выразить соболезнования.
Вадим все так же холодно благодарил незнакомцев и периодически бросал нетерпеливые взгляды в сторону нотариуса, который до сих пор не зачитал завещание, ради которого молодой человек сюда и пришел. А вот зачем пришли все остальные, было вообще не ясно.
Наконец, когда в кабинет забилось столько людей, что пришлось открыть одно из окон и запустить свежий воздух, нотариус попросил тишины и, коротко представившись, начал зачитывать завещание.
Как и предполагал Вадим, ничего кроме счета в банке, где хранились деньги после продажи квартиры, у деда не осталось. Все свои вещи, не считая тех, в которых его провожали в последний путь, он оставил вместе с недвижимостью покупателям, а сам провел остаток дней в какой-то съемной комнате на отшибе, о которой Вадим тоже ничего не знал. Дед пропал с радаров несколько месяцев назад. Но вот что действительно было совершенно неожиданным и повергало в шок, так это то, что деньги от продажи квартиры распределялись между этими незнакомцами, пришедшими сюда сегодня.
Вадим просто не мог поверить, что дед так поступил с ним. Тот самый дед, который был для него всем, просто взял и лишил его наследства ради каких-то посторонних? Разве такое возможно?
Когда нотариус зачитал третью фамилию и причитающуюся человеку сумму, Вадим не выдержал и вскочил с места:
— Что вообще происходит?! Вы кто такие? Развели старика прямо перед смертью?! Почему он завещал вам свои деньги?
— Пожалуйста, сядьте на место и дождитесь очереди, — флегматично попросил уставший нотариус, но Вадим и не думал успокаиваться.
— Вы сами все сядете скоро! За мошенничество! Все вы, — он ткнул пальцем в нотариуса. — У моего деда никого, кроме меня, не было! Я еще раз спрашиваю: с какой радости он вам что-то оставил?! Где вообще это записано?
— Вот тут, — спокойно протянул лист бумаги дядя Боря.
Вадим выхватил пожелтевший от времени листок. В наступившей тишине под десятками любопытных взглядов он прочитал расписку. Его дед, Юдин Алексей Петрович, обязывался вернуть своему другу Козлову Борису Семеновичу (или его наследникам) пятнадцать тысяч рублей, полученных в долг такого-то числа такого-то месяца и года.
— Сумма должна быть пересчитана в соответствии с инфляцией, — прочитал Вадим последнюю строчку и взглянул на дату. Этой расписке было двадцать два года. Как раз в тот год дед забрал Вадима к себе. Да и почерк был дедов. Вадим прекрасно знал его, ведь дед всегда писал ему письма в летние лагеря и потом в армию. — На что он у вас занимал? — строго спросил Вадим, возвращая расписку.
— Да для тебя и занимал, — хмыкнул Борис. — Тебе тогда надо было спортивную форму покупать, учебники, одежду, еще что-то там. Лешка засранец, конечно, продал тогда свою «Яву», но денег всё равно не хватало. Ты же еще болел часто, не помнишь, наверное?
Вадим замотал головой.
— Ну мы с ним и договорились тогда, что отдаст, как сможет. Ну он и отдал. Все-таки он из нас самый честный был.
Вадима словно током прошибло. Он хотел было вернуться на диван, но слегка промахнулся и чуть не упал на пол. Его успели подхватить под руки и принесли воды. Когда ему стало легче, остальные присутствующие начали протягивать свои расписки, чему, конечно, не сильно обрадовался нотариус, чей рабочий день увеличивался на неопределённое время. Каждый человек честно рассказывал Вадиму о том, на что его дед брал заём, и воспоминания сами собой вспыхивали в памяти внука.
Вот он перенесся в то лето, когда дед единственный раз свозил его на море. А вот — новенький хоккейный шлем, клюшка и коньки. Вот та самая поездка в летний лагерь, откуда Вадим сбежал в первую же неделю. А еще брекеты, репетиторы по математике и английскому, водительские права, учеба в институте, первая, пусть и сильно подержанная машина, которую дед без конца чинил во дворе…
— Получается, все это... было куплено в долг? — прошептал Вадим, возвращая последнюю расписку.
— Твой дед много денег занимал не только у нас — своих знакомых и друзей, а еще раньше, когда твоя мама слегла, а отец запил. Лешка тогда все на ее лечение тратил, а отца пытался воззвать к разуму и принудительно таскал по наркологичкам и психотерапевтам, — сказал Шампаньола.
— Ну почему же он мне ничего не сказал? Почему я всех вас никогда не видел?
— Такое ощущение, что ты своего деда вообще не знал, — удивился байкер. — Да потому, что он упрямый и гордый осел. Был, прости господи. Многие из нас предлагали ему деньги просто так, но он начинал орать и требовал взять расписку. Еще грозился, что с того света придет отдавать долги, если понадобится... А он, знаешь ли, может... — Борис немного стушевался. — Видимо, не хотел, чтобы ты про это знал. Да и большинство из нас в те годы были не самыми примерными гражданами: любители азартных игр, пьяницы, гонщики, хулиганье... — он обвел взглядом присутствующих и громко объявил: — Да, смиритесь, это факт! Криминальных элементов среди нас, разумеется, не водилось, но вот отпетых балагуров — хоть отбавляй. Многих уже нет в живых. Сюда пришли их дети, внуки, братья, сестры... Ну и мы, оставшиеся в строю… — он кивнул на Шампаньолу.
— Хотите сказать, что мой дед тоже таким был? — нахмурился Вадим.
Он просто не мог поверить в услышанное. В его памяти дед был вечно измученным работягой, но никак не байкером или балагуром: после смены на заводе занимался с ним уроками, а по выходным брал его на картинг или в лес за грибами, учил делать удочки из орешника…
Тем не менее Борис кивнул.
— Как я уже говорил, он был намного лучше нас вместе взятых и очень любил семью, которой не стало, после того как твоя мама умерла... В общем, это его решение, и не нам его судить. Кстати, а ведь я ему так и не успел сказать, что это я тогда ему колесо погнул… Смелости, понимаешь ли, не хватило признаться. Ну, видимо, пронесло, — грустно хохотнул Борис.
Когда за окном уже истончался день и загорались первые фонари, из кабинета вышел последний наследник, не считая Вадима.
— Жуков, — произнес, зевая, нотариус, и молодой человек встал с дивана, чтобы узнать, что же ему причитается. — Вам только это, — положил на стол конверт нотариус и, получив подпись Вадима, попросил его покинуть кабинет, чтобы самому наконец собраться домой.
Выйдя на улицу и жадно вдохнув прохладный вечерний воздух, Вадим вскрыл конверт и встал под уличный фонарь, чтобы прочесть написанное. На тетрадном листе в клетку обычным карандашом знакомым почерком были выведены слова: «У тебя есть собственное жилье, машина, есть специальность и хорошая работа, а еще у тебя замечательная жена. Жалко только, что я правнуков не застал. Вадик, не обижайся насчет квартиры, но ты должен понять, что моя задача была — не дать тебе пропасть, и другого способа я не нашел. Надеюсь, ты понимаешь, какое наследство я тебе оставил. Уверен, что понимаешь. Будь счастлив, внучок».
Дед, как всегда, был немногословен, но говорил четко и по делу. Вадим несколько секунд постоял, задумчиво глядя куда-то в пустоту, затем перевернул листок и прочел: «P.S. Борьке передай, что про колесо я в курсе. Может, как-нибудь загляну к нему во сне и всыплю как следует за то, что сам не сознался. Так что пусть не расслабляется. Твой дед Алексей Петрович Юдин».
Александр Райн
Больше всего Вадима напрягал даже не факт продажи дедом квартиры, а то, что нотариус медлил с завещанием. Вадим ерзал на проклятом диване и периодически покашливал, намекая на бессмысленно утекающее время, но нотариус никак не реагировал и лишь иногда, словно сам себе, повторял:
— Надо подождать, надо подождать…
«Да чего ждать-то?» — мысленно бесился Вадим.
Наконец дверь открылась, и в кабинет вошла молодая пара — парень и девушка, на вид обоим не больше восемнадцати. Назвав фамилию, они уселись на стулья возле окна и погрузились в тихий шепот.
«Это еще кто такие? — чуть было не сказал вслух Вадим, глядя в упор на незнакомцев. — Неужели у деда были еще дети, кроме моей мамы? Да они и не похожи на него совсем. Оба чернявые… Что происходит?»
Нотариус продолжал заниматься своими делами: с равнодушным видом подписывал бумаги, перекладывал их в папки, ковырялся в телефоне. Казалось, он специально тянет время, чтобы испытать терпение Вадима.
Через несколько минут в кабинете появился еще один неопознанный субъект. На этот раз — рослый ухоженный старичок в кашемировом пиджаке. Его белоснежные волосы и борода явно были уложены мастером в дорогом салоне. На пальцах и на шее Вадим заметил несколько давно поблекших, но еще узнаваемых татуировок. Вместе с мужчиной в кабинет зашел запах хорошего парфюма.
Спустя пару минут появилась еще одна личность — полная противоположность предыдущей: потрепанная косуха трещала по швам на шарообразном теле, лохматая голова и куцая бородка уже давно просили расчески, на поясе черных вытертых джинсов позвякивала серебряная цепочка, а из кожаных обрезанных перчаток торчали короткие пальцы с большими серыми ногтями. Вместе с мужчиной в кабинет зашел запах дешевых сигарет. «Какой-то стареющий байкер», — окрестил его Вадим.
— Ёксиль-моксиль! Шампаньола, ты что ли?! — радостно загорланил байкер, заметив стильного деда. — Ты че вырядился-то? Ой не могу, держите меня семеро! Это случайно не ты с рекламой сим-карт по телеку выступаешь? — байкер громко загоготал и хотел было обнять ухоженного, но тот увернулся и протянул морщинистую руку.
— Ага, щаз! Руки свои при себе держи. Не зря тебя Шампаньолой прозвали — твои липкие рукопожатия на всю страну прославились. Ничего себе встреча... Сто лет, наверное, не виделись.
— Ведите себя потише, пожалуйста, — попросил нотариус, изображая крайнюю занятость.
— Пардон муа, мсье, — с клоунским поклоном ответил байкер и все же успел хлопнуть Шампаньолу по плечу. Затем он развернулся к сидящей у окна парочке, взгляд его упал на парня. Лицо байкера расплылось в еще более широкой улыбке.
— Вадим Сергеич?
— Н-н-нет, — робко протянул руку паренек, — я Коля Зайцев…
— А-а-а! Заяц третий! — обрадовался толстяк. — А это, я так полагаю, зайка? — он широко улыбнулся девушке, которая прижалась к Коле, явно испытывая ужас. — Да не бойся ты. Лизка, так? Не помнишь меня?
Девушка замотала головой.
— Пожалуйста, потише, вы мешаете мне работать, — уже не так сдержанно повторил нотариус.
— Уи-уи, прошу простить, — байкер постучал себя по губам, а затем уже спокойно сказал: — Я с вашим дедом двадцать лет подряд на Дальний Восток гонял, а вот этот вот, — он показал рукой на Шампаньолу, — нашей кухаркой был.
Байкер-весельчак еле сдерживал накатывающий на него смех.
— Я не кухаркой был, я просто единственный из всех вас не мог без конца травиться одними сухарями и самогоном, — фыркнул ухоженный, садясь в кресло.
— Ага, зато тухлой курицей в шампанском — запросто! — прыснул байкер. И даже молодые люди, заразившись его весельем, неуверенно улыбнулись.
— Значит, Вадим — это ты? — повернулся лохматый к Вадиму. — Ну да, сразу видно Лешкину горделивую осанку и вечно мрачную физиономию.
— Да, я Вадим, — встал с дивана молодой человек и со всей холодностью, какая поселилась у него в душе после смерти деда, спросил: — А вы кто? Я вас первый раз вижу.
— Я дядя Боря, — протянул обе руки мужичок, — тебе дед про меня разве не рассказывал? Мы с ним лучшими друзьями были.
Он покосился на Шампаньолу и озорно подмигнул.
«Ага, как же. Дед с такими клоунами даже здороваться не стал бы», — подумал Вадим, не желая отвечать на рукопожатие.
— Нет, не рассказывал. А вы что тут делаете? Я вас на похоронах не видел.
— Так меня никто и не звал. Я о похоронах-то узнал, только когда они уже прошли, — развел непожатыми руками дядя Боря. — Дед твой сам все связи оборвал.
«И правильно сделал», — решил Вадим, глядя на этого типа.
— Я, кстати, очень соболезную. Нам всем жутко будет его не хватать, честное слово, — продолжил байкер. — Хотя последние двадцать лет нам его и так ужасно не хватало. Но это его решение, не нам судить.
Стильный старик коротко кивнул в знак согласия со словами товарища и тоже принес свои соболезнования Вадиму.
Тем временем в кабинете почти бесшумно появился еще один человек. На этот раз — женщина лет сорока. Она ни с кем не поздоровалась и, негромко сообщив свою фамилию нотариусу, присела в стороне от всех.
После нее заходили всё новые и новые люди разных полов, возрастов и разной степени достатка. Все они называли фамилии и занимали свободный стул или угол. Одни из них были знакомы между собой, другие знакомились прямо на месте, и почти все подходили к Вадиму, чтобы выразить соболезнования.
Вадим все так же холодно благодарил незнакомцев и периодически бросал нетерпеливые взгляды в сторону нотариуса, который до сих пор не зачитал завещание, ради которого молодой человек сюда и пришел. А вот зачем пришли все остальные, было вообще не ясно.
Наконец, когда в кабинет забилось столько людей, что пришлось открыть одно из окон и запустить свежий воздух, нотариус попросил тишины и, коротко представившись, начал зачитывать завещание.
Как и предполагал Вадим, ничего кроме счета в банке, где хранились деньги после продажи квартиры, у деда не осталось. Все свои вещи, не считая тех, в которых его провожали в последний путь, он оставил вместе с недвижимостью покупателям, а сам провел остаток дней в какой-то съемной комнате на отшибе, о которой Вадим тоже ничего не знал. Дед пропал с радаров несколько месяцев назад. Но вот что действительно было совершенно неожиданным и повергало в шок, так это то, что деньги от продажи квартиры распределялись между этими незнакомцами, пришедшими сюда сегодня.
Вадим просто не мог поверить, что дед так поступил с ним. Тот самый дед, который был для него всем, просто взял и лишил его наследства ради каких-то посторонних? Разве такое возможно?
Когда нотариус зачитал третью фамилию и причитающуюся человеку сумму, Вадим не выдержал и вскочил с места:
— Что вообще происходит?! Вы кто такие? Развели старика прямо перед смертью?! Почему он завещал вам свои деньги?
— Пожалуйста, сядьте на место и дождитесь очереди, — флегматично попросил уставший нотариус, но Вадим и не думал успокаиваться.
— Вы сами все сядете скоро! За мошенничество! Все вы, — он ткнул пальцем в нотариуса. — У моего деда никого, кроме меня, не было! Я еще раз спрашиваю: с какой радости он вам что-то оставил?! Где вообще это записано?
— Вот тут, — спокойно протянул лист бумаги дядя Боря.
Вадим выхватил пожелтевший от времени листок. В наступившей тишине под десятками любопытных взглядов он прочитал расписку. Его дед, Юдин Алексей Петрович, обязывался вернуть своему другу Козлову Борису Семеновичу (или его наследникам) пятнадцать тысяч рублей, полученных в долг такого-то числа такого-то месяца и года.
— Сумма должна быть пересчитана в соответствии с инфляцией, — прочитал Вадим последнюю строчку и взглянул на дату. Этой расписке было двадцать два года. Как раз в тот год дед забрал Вадима к себе. Да и почерк был дедов. Вадим прекрасно знал его, ведь дед всегда писал ему письма в летние лагеря и потом в армию. — На что он у вас занимал? — строго спросил Вадим, возвращая расписку.
— Да для тебя и занимал, — хмыкнул Борис. — Тебе тогда надо было спортивную форму покупать, учебники, одежду, еще что-то там. Лешка засранец, конечно, продал тогда свою «Яву», но денег всё равно не хватало. Ты же еще болел часто, не помнишь, наверное?
Вадим замотал головой.
— Ну мы с ним и договорились тогда, что отдаст, как сможет. Ну он и отдал. Все-таки он из нас самый честный был.
Вадима словно током прошибло. Он хотел было вернуться на диван, но слегка промахнулся и чуть не упал на пол. Его успели подхватить под руки и принесли воды. Когда ему стало легче, остальные присутствующие начали протягивать свои расписки, чему, конечно, не сильно обрадовался нотариус, чей рабочий день увеличивался на неопределённое время. Каждый человек честно рассказывал Вадиму о том, на что его дед брал заём, и воспоминания сами собой вспыхивали в памяти внука.
Вот он перенесся в то лето, когда дед единственный раз свозил его на море. А вот — новенький хоккейный шлем, клюшка и коньки. Вот та самая поездка в летний лагерь, откуда Вадим сбежал в первую же неделю. А еще брекеты, репетиторы по математике и английскому, водительские права, учеба в институте, первая, пусть и сильно подержанная машина, которую дед без конца чинил во дворе…
— Получается, все это... было куплено в долг? — прошептал Вадим, возвращая последнюю расписку.
— Твой дед много денег занимал не только у нас — своих знакомых и друзей, а еще раньше, когда твоя мама слегла, а отец запил. Лешка тогда все на ее лечение тратил, а отца пытался воззвать к разуму и принудительно таскал по наркологичкам и психотерапевтам, — сказал Шампаньола.
— Ну почему же он мне ничего не сказал? Почему я всех вас никогда не видел?
— Такое ощущение, что ты своего деда вообще не знал, — удивился байкер. — Да потому, что он упрямый и гордый осел. Был, прости господи. Многие из нас предлагали ему деньги просто так, но он начинал орать и требовал взять расписку. Еще грозился, что с того света придет отдавать долги, если понадобится... А он, знаешь ли, может... — Борис немного стушевался. — Видимо, не хотел, чтобы ты про это знал. Да и большинство из нас в те годы были не самыми примерными гражданами: любители азартных игр, пьяницы, гонщики, хулиганье... — он обвел взглядом присутствующих и громко объявил: — Да, смиритесь, это факт! Криминальных элементов среди нас, разумеется, не водилось, но вот отпетых балагуров — хоть отбавляй. Многих уже нет в живых. Сюда пришли их дети, внуки, братья, сестры... Ну и мы, оставшиеся в строю… — он кивнул на Шампаньолу.
— Хотите сказать, что мой дед тоже таким был? — нахмурился Вадим.
Он просто не мог поверить в услышанное. В его памяти дед был вечно измученным работягой, но никак не байкером или балагуром: после смены на заводе занимался с ним уроками, а по выходным брал его на картинг или в лес за грибами, учил делать удочки из орешника…
Тем не менее Борис кивнул.
— Как я уже говорил, он был намного лучше нас вместе взятых и очень любил семью, которой не стало, после того как твоя мама умерла... В общем, это его решение, и не нам его судить. Кстати, а ведь я ему так и не успел сказать, что это я тогда ему колесо погнул… Смелости, понимаешь ли, не хватило признаться. Ну, видимо, пронесло, — грустно хохотнул Борис.
Когда за окном уже истончался день и загорались первые фонари, из кабинета вышел последний наследник, не считая Вадима.
— Жуков, — произнес, зевая, нотариус, и молодой человек встал с дивана, чтобы узнать, что же ему причитается. — Вам только это, — положил на стол конверт нотариус и, получив подпись Вадима, попросил его покинуть кабинет, чтобы самому наконец собраться домой.
Выйдя на улицу и жадно вдохнув прохладный вечерний воздух, Вадим вскрыл конверт и встал под уличный фонарь, чтобы прочесть написанное. На тетрадном листе в клетку обычным карандашом знакомым почерком были выведены слова: «У тебя есть собственное жилье, машина, есть специальность и хорошая работа, а еще у тебя замечательная жена. Жалко только, что я правнуков не застал. Вадик, не обижайся насчет квартиры, но ты должен понять, что моя задача была — не дать тебе пропасть, и другого способа я не нашел. Надеюсь, ты понимаешь, какое наследство я тебе оставил. Уверен, что понимаешь. Будь счастлив, внучок».
Дед, как всегда, был немногословен, но говорил четко и по делу. Вадим несколько секунд постоял, задумчиво глядя куда-то в пустоту, затем перевернул листок и прочел: «P.S. Борьке передай, что про колесо я в курсе. Может, как-нибудь загляну к нему во сне и всыплю как следует за то, что сам не сознался. Так что пусть не расслабляется. Твой дед Алексей Петрович Юдин».
Александр Райн
